Книжная критика с Владимиром Новиковым


Книжная критика
Мастер-класс Владимира Новикова
Рецензии, написанные студентами магистратуры.
Работы по курсу «Современный литературный процесс».
справка
Влади́мир Ива́нович Но́виков (род. 9 марта 1948, Омск) — российский филолог, литературный критик и прозаик.

Доктор филологических наук (1992), профессор кафедры литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики МГУ, академик Академии русской современной словесности.


Дарья Абрамова

магистратура, I курс
о романе Сергея Носова "Фигурные скобки"
Магия любви
Роман Сергея Носова «Фигурные скобки» был удостоен премии «Национальный бестселлер». Книга читается легко - сюжет достаточно простой, но вот смысл произведения передать сложно. Писателя интересуют внутренние переживания героев, те события их прошлой жизни, которые так или иначе повлияли на их настоящее. Так, главный герой Евгений Капитонов становится микромагом после стрессовой ситуации, когда он оказался перед лицом смерти собственной шестилетней дочери. Именно тогда у него открылся дар видеть цифры, которые загадывают люди. Так и пошли фокусы - «Отгадайте число, прибавьте пять, отнимите десять. Вы загадали…!». Вроде бы каждый фокус должен иметь тайну, но у Капитонова никакого секрета нет, он просто умеет отгадывать двузначные числа.

Роман начинается реалистично. Евгений Капитонов путешествует на поезде из Москвы в Петербург. Туда съезжаются на конференцию микромаги. Но, можно сказать, что этот поезд переносит его в другую реальность. Как только он выходит из купе, с ним начинают происходить странные ситуации. В Петербурге на связь с Капитоновым выходит Марина - жена его погибшего коллеги Кости Мухина. Она делится с ним своими переживаниями и просит почитать егодневник Мухина, который и занимает практически половину книги. Капитонов читает о том, как Мухин переставал быть самим собой и все свои слова и эмоции «прятал» в фигурные скобки, чтобы никто о них не узнал. Капитонов пытается не замечать в этом ничего странного и успокаивает себя мыслью о том, что, возможно, его друг хотелв будущем написать фантастический роман, а это лишь наброски для него.
Но на этом странные ситуации не заканчиваются… Внезапно происходит несчастный случай с одним из участников конференции - Водоёмовым. Он просит Капитонова показать ему фокус, загадывает число «99» и умирает.

Необычные герои конференции - Некромант, Архитектор Событий, Пожиратель Времени своими странными предположениями не дают Капитонову отойти от происходящего. Но, всё, что произошло, хочется поместить в скобки и забыть. И, в итоге, в аэропорту все возвращается на круги своя.

Оказывается, прошел не день, а целая неделя. И даже читатель ощущает это на себе. Слишком много событий успело произойти. А спасает всё - любовь. Взаимная любовь родителя и ребенка. И то, что было до этого, - всё осталось в скобках, пусть не в обычных, а в фигурных скобках и пусть даже сообщение «Люблю тебя очень», которое Капитонов пишет дочери, еще в фигурных скобках, но ее ответ - «И я тебя тоже» - уже без них. Любовь не надо скрывать.

А дальше - многоточие…Повествование обрывается. Читателю надо самому задуматься и расставить приоритеты: что в этой жизни можно и нужно «скрыть» в фигурные скобки, а что нельзя!

Анастасия Самсонова

магистратура, I курс
В России появилась новая
детская поэтесса - Вера Полозкова
Стихи для детей Вера Полозкова стала сочинять недавно, в апреле 2015 года, после рождения сына. Ее первый детский сборник пока не издан, но думаю, это лишь вопрос времени. А вот стоит ли читать своим чадам стихотворения молодой мамы? Можно ответить уже сейчас.

Главные герои ее творчества для самых маленьких – непоседливые мальчишки и девчонки, которые уже научились ходить, бегать, прыгать и разговаривать, а теперь познают мир, задают много вопросов и им в голову приходят удивительные мысли, порой даже волшебные! И взрослые персонажи стихотворений не отстают от детей, придумывают для них увлекательные истории, а главное – разговаривают со своими малютками на их языке доброты.

Практически каждый стих построен по принципу диалога. Полозкова, таким образом, подчеркивает, что двум поколениям следует учиться взаимопониманию с первых дней жизни нового члена семьи. И порой родителям не нужно ругать ребенка за его проделки, стоит лишь с ним поговорить и обнаружите, что ваш малыш по-другому понимает порядок, смотрит на рваные джинсы (точнее, вовсе на них не смотрит), он спрашивает о довольно забавных вещах, а не о глупостях, как кажется вам.
Мне особенно понравилось стихотворение про молодого журналиста, который берет интервью у птички. К слову, автор сама когда-то училась на факультете журналистики, что навеяло ее богатому воображению такой забавный сюжет. Стих выглядит, как интервью. Корреспондент газеты задает вопросы на русском языке, а крылатый артист отвечает ему (междометиями) на своем птичьем. Это демонстрирует читателю и слушателю, что они не понимают друг друга. Говорят на разных языках.

Очень умело поэтесса соединяет в творчестве для детей вымысел и реальность. Она использует фразочки взрослых, которые они замусолили в разговорах до дыр: «да уж, выбор небогат», «обсуждают горячо», «вышла гневная статья», «как вы кормите семью?», «новое искусство развращает молодежь». Комизм содержится в сопоставлении их с ответами, которые эти высказывания передразнивают, уча детей смеяться над чванливыми дядями и тетями.

Кроме того, Полозкова собрала здесь все самые неприличные и глупые вопросы, которые только мог бы задать горе-журналист, тем самым показав, каких результатов

можно добиться в этой профессии, если неуважительно относится к людям, чуть-чуть рассказав об особенностях этой работы, что, несомненно, поучительно. И немаловажно, что сделано это в занимательной форме специально для аудитории младшего возраста.

В общем, взрослые, вывод такой: читать стихи этого автора детям нужно обязательно!
***
я приехал к соловью
взять простое интервью.

– что теперь у вас поют?
– чиу-чиу! пьюти-фьют!
– да уж, выбор небогат.
вы поете наугад?
даже нот не разучив?
– пичи, пичи! чив-чив-чив!
– серы, зелены и пеги,
правда ли, что вас коллеги обсуждают горячо?
– цити, цити! чо-чо-чо!
– вот вы только и поете,
пока люди на работе
– вышла гневная статья!
– фити, фити! тья-тья-тья!
– я не отрицаю дара,
но вот в смысле гонорара
– как вы кормите семью?
– тичи-тичи, кьюти-пью!
– нет у вас такого чувства,
будто новое искусство развращает молодежь?
– ричитиу, тьошь-тьошь-тьошь!

крохотный, как свежий лист, улетел мой вокалист.

что же мне давать в газету?
разве только песню эту,
с заголовком "пьюти-фью:
как я ездил к соловью".

***
– мама, правда, что игрушки
оживают по ночам?
кофе пьют, едят ватрушки?
– нет, никто не замечал.

– говорят? играют в прятки
и танцуют до утра?

– ох, родная, это вряд ли.
уже поздно. спать пора.

но как только свет потухнет,
я опять смотреть пойду,
как мои друзья на кухне
затевают чехарду.

мыши сделали из булки
с небольшим окошком дом
и под музыку в шкатулке
вальс танцуют вчетвером.

плюшевые леопарды
ссорятся из-за мяча.
еж с котом играют в нарды,
громко фишками стуча.

кукла режет из салфетки
белоснежную фату.
заяц взял мои конфетки
и катает их во рту.

утка расставляет свечки,
зажигает фитили,
чтобы лего-человечки
к ней поужинать зашли.

и из дольки мандарина
сделав новую луну,
осьминог и балерина
ставят оперу одну.

слон рассказывает сказку
о подводном короле:
как явился он, прекрасный,
грустной деве на земле,

как выходит он на берег
и искрится, как роса.

жаль, что взрослые не верят
ни в какие чудеса.

***
– боже, где вы столько времени бегали?
– космолет мы собирали с коллегами.

– отчего же рукава-то все черные?
– испытанья проводили, как ученые.

– а чтоб джинсы распороть, где вы лазали?
– специальные мечи у нас, лазеры.

– так, а что у рюкзака стало с молнией?
– небольшим метеоритом заполнили.

– так, а с варежками что полосатыми?
– их и вовсе растащило на атомы.

– а мне кажется, у вас нету совести.
– мама, совесть не нужна в невесомости.

– ну и что мне с вами делать, учеными?
– нас салатом накормить, с макаронами.

***
парамонов берендей не любил худых детей.
и насчет проблемы этой у него был ряд идей.

он ловил их, вереща, и с женою сообща
заливал в них две кастрюли манной каши и борща.

– ежели ребенок тощ – где ж энергия и мощь?
будет весь ходить зеленый, как крапива или хвощ!

ну, теперь он укрощен. дом его увит плющом.
он давно детей не кормит манной кашей и борщом.

но студенты городка (все худые, как доска)
как ни странно, навещают берендея-старика.

ему очень много лет, он обернут в пестрый плед,
а они ему приносят вермишели и котлет.

Марина Пименова

магистратура, I курс
о сборнике рассказов Анны Матвеевой «Девять девяностых»
Счастливы одинаково, несчастливы по-разному
Когда берешь в руки книгу, где в названии есть слово «девяностые», сразу представляешь себе, что-то тяжелое и безрадостное. Анна Матвеева, молодая писательница из Екатеринбурга, решила, что с нам таких историй хватит. Её «Девять девяностых» разрушают стереотип о безрадостных людях в безрадостные времена. Вместо этого истории из которых и свозь печаль прорывается свет мечты.

Девять негероических героев, у каждого своя история. История живая, кажется, что её можно потрогать. Это при том, что конкретной даты или времени мы не знаем. Помимо анонсируемых в названии 90-х, действие может протекать и в наши дни (ЕГЭ, которое сдают ученики Пал Тиныча из рассказа «Теория заговора» появлялось только в нулевые). Почему же тогда 90-е? Для всех это время - точка невозврата. Одно событие или один поступок и жизнь пойдет по-другому. У кого-то покупка дома, у кого-то неудачный брак, у кого-то глобальный переезд. Героев всего девять – хочешь не хочешь, а в одно из них узнаешь себя: или ты девушка с перспективный будущем, но несложившейсясудьбой, или женщина с неверным мужем, или пассажир в поезде с необычными попутчиками, а может молодой человек из бедной семьи, волей случая вытащивший счастливый билет? Все они у Матвеевой, а некоторые даже с пропиской, будто наши знакомые или друзья. Много место отдает Матвеева своему родному городу Екатеринбургу. Последний и самый большой рассказ в книге – целиком о нём и о Париже.

Кроме необычного сюжета Матвеева, покоряет неожиданным развитием каждой истории. Как только кажется, что рассказ уже перешёл к эпилогу, оказывается, что это кульминация и всё развернулось совсем не так, как все ожидали.
Отдельный плюс книги –язык. Он у Матвеевой «довлатовский»: живой, русский, простой. Текст так привлекает к себе, что глотаешь десятки страниц разом. Матвеева пишет интересно, но не забористо. Она рисует перед нами необычные образы, которые вместе с этим с легкостью встают в нашем воображении. Излюбленные приём сравнение – они все авторские, ни одного штампа: «Он вырабатывал терпение – как тополь кислород», «…по пищеводу, как в лифте», «презрение было тихим, как шепот в грозу», «…вдыхали, как Портос во втором романе».

Но не только образность так выделяет стиль Матвеевой в современной прозе. Каждая история пропитана юмором, ничуть не обидным, а, наоборот добрым. У Матвеевой такой юмор, какой мы встречаем не часто и мало. Она играет на всем известных явлениях, смотря на них по-новому. («Татьяна дошла до вокзала, возненавидев и курицу, и яйца – плевать, кто из них был первым», «… к Клавдии Тимофеевне. Имя ничего хорошего не предвещало», «Кромешная Ада!», «…смотрит с вежливым отвращением», «…Эль-Маша завела роман с аккордеонистом – это доказывало не только то, что аккордеонист страдал слепотой»).

Несмотря на доброту, которая веет от автора этой книги, ждать «сладких» историй не стоит. Матвеева показывает нашу жизнь такой, какая она есть. Но в ней исполняются мечты и случаются чудеса. На напоминают, что добрые поступки, как и добрых людей никто не отменял и что для счастья надо очень мало, а порой его в Екатеринбурге оно ничем не лучше парижского.

Ксения Ивушкина

магистратура, I курс
Совесть нации и памятник русской самобытности в новой книге Романа Сенчина «Зона затопления»
Реквием по сибирской деревне
Красноярский край. Наши дни. Недалеко от сибирского города Богучаны на реке Ангара стоит советский недострой - Богучанская ГЭС. Припудрившись пафосом благочестия и патриотизма, современные власти находят деньги и объявляют перезапуск строительства станции. Богучанская ГЭС (или казенно-саркастично БоГЭС) должна стать катализатором развития всего края, попутно решив судьбу каких-то пары тысяч человек, живущих в глухих деревнях в зоне затопления.

Дежавю. «Прощание с Матёрой» на новый лад, - скажете вы и будете правы и неправы одновременно. Проблема насильного переселения жителей (подчеркиваю) крепких, сытных сибирских деревень поднималась Распутиным почти сорок лет назад. Осмысляли, стыдились... Опустили глаза, покивали головой, как нашкодившие дети, переждали пару десятков лет и начали по-новой...

«Зона затопления» куда более злободневна и документальна, чем может показаться на первый взгляд читателю центральной России, далекому от проблем Сибири. Сенчин ловко переплетает художественный вымысел с реальностью, повсюду оставляя читателю зацепки - достаточно дернуть за одну очевидную аллюзию, как роман предстаёт уже не художественным, а вполне журналистским произведением. Вот, например, вымышленное село Кутай - некогда административный центр Кутайского района. Как и его литературный аналог вполне реальное село Кежма было практически уничтожено волной переселения. Его место занял специально отстроенный город Кодинск (в романе - Колпинск).

Идём дальше. В книге упоминается районная газета «со старым, теперь слегка нелепым названием» «Советский Кутай». Прототип, на первый взгляд, имеет менее нелепое название – «Советское Приангарье». Но только на первый взгляд. Многие годы экологи били тревогу: строительство многочисленных ГЭС убивает Ангару, разрушает уникальную природу! О каком таком Приангарье мы сейчас можем говорить?

Экологическая проблематика стала лейтмотивом романа Сенчина. И это, пожалуй, одно из основных отличий «Зоны затопления» от каноничного «Прощания с Матёрой». В советские времена укрощение рек осмыслялось «победой над природой», у Сенчина же - преступлением. «Природа тысячами лет все здесь распределяла, раскладывала по полочкам, мыла, очищала. И тут приходит человек и диктует свое, да еще приговаривает: «Ничего страшного, мы всё подготовим». Смешно».

Как и его герои - Игнатий Андреевич Улаев, Алексей Брюханов и другие мужики, которым пришлось проститься со своим родным селом Пылёво - Сенчин ностальгирует не только по единению с природой, но, в первую очередь, по гармоничной, настоящей деревне. С горечью и в то же время сладостью он собирает в своей книге калейдоскоп сельского мира, чья уникальная культура прошла через эпохи: зародилась в Российской Империи, впитала специфику Советов и начала растворяться в Новой России. Роман Сенчина - это воззвание к совести и отчаянная попытка спасти сибирскую, русскую самобытность в эпоху глобальной и безликой урбанизации.

Алла Федина

магистратура, I курс
Новые сетевые стихотворные формы
Уже начиная с двадцатого века поэзии приходилось нелегко: ей нужно было отвоевывать свое место под литературным солнцем благодарных читателей. В современном обществе с его падением интереса к качественной литературе и распространением массовой культуры с одной стороны, а с другой - с уходом интеллектуальных поэтов в свои постмодернистски-заумные дали (они же лингвистические и семиотические эксперименты) поэзии стало совсем несладко. Обычному читателю с багажом школьных знаний от Пушкина до Маяковского, приправленным (в лучшем случае) «шестидесятниками» и бардовскими песнями (зависит от возраста), остро не хватает человечески-понятной, а значит, близкой и живой поэзии на каждый день. Конечно, можно открыть «Новую газету» и почитать искрометного, но политического Быкова, или зайти в пару сообществ в социальных сетях за новой порцией утонченного модернизма Полозковой как за порцией ванильного капучино из хипстерских кофеен. Однако литературные премии обычно вручаются другому типу авторов, тем самым канонизируется другой тип поэзии, той самой «насыщенной аллюзиями, остроиндивидуальной, авангардной, деструктивой по отношению к языку». Последние определения, кстати, из рецензии на сборник стихов последней лауреатки «Поэта года» I степени — Нади Делаланд (автора нетленных строк по типу:

ты же понимаешь где ты кто ты ноты
понимаешь взлеты бены готы готты
убежали гунны свет во тьме запрятав
пожелтела осень тихо и опрятно».


Вопрос доступности поэзии в век технологий следует трактовать не просто как вопрос максимально широкого охвата аудитории, а как максимально понятного (и понятого!) контента. С обеими задачами справляется сетература — вернее, та ее новая часть, что создает новые формы и жанры, успешно функционирующие внутри сети с редким выходом в оффлайн. К неопоэтическим достижениям сетевой литературы относится жанр стишков-«пирожков», «порошков» и экспромтов. Для начала разберемся, с чем их едят.

Сначала в сети появились «пирожки». Первое стихотворение этого жанра было создано аж в 2003 году, а сам жанр до 2010х годов не выходил за пределы пары узкоспециализированных сайтов. Настоящую известность принесли «пирожкам» группы в социальных сетях с полумиллионным числом подписчиков. Кстати, такое название жанр получил как раз за счет «кулинарной» тематики первых произведений.

«Пирожки» — это четверостишия, написанное по строгим правилам: в них должна отсутствовать рифма, должны отсутствовать какие-либо знаки препинания, оно пишется четырехстопным ямбом (размер по слогам 9-8-9-8) строчными буквами (даже при наличии имен собственных) без рифмы. В основе «сюжета», который обязательно должен быть четким и законченным, обычно лежит какая-то история, неудача, ирония судьбы, которая преподносится с юмором.

Самые «продвинутые» «пирожки» отличаются достаточно глубокой философской мыслью, сжатой до размера четырех строк и изложенной крайне простым языком, не лишенным, однако, отсылок к злобе дня и культурно-исторических аллюзий:

с утра проснулся полон силы
готовый горы сотрясать
потом прикрылся одеялом
а ну их нахрен пусть стоят


«Порошки» — это новая ветвь жанра со своими особенностями: двусложная концовка предполагает неожиданное изменение хода действия, что-то экстраординарное и иногда иррациональное (размер по слогам меняется на 9-8-9-2). Вторая и четвертая строки должны рифмоваться. В остальном требования такие же, что и к пирожкам, однако за счет рифмы и резкого финального аккорда «порошки» запоминаются проще и звучат выигрышнее:

одни в любви клянутся вечной
другие в верности до слез
а я тебе мешок картошки
принес


Третья разновидность жанра — это экспромЪты, которые представляют собой нерифмованное двустишие из 17 слогов (9-8). Чаще всего в них выражается одна, но антиномичная и парадоксальная мысль-наблюдение или мысль-переживание. Этот жанр наиболее схож с традиционным жанром дистиха, используемого еще со времен античности, а также с жанром современного дистиха, от которого отличается жестко регламентированным количеством слогов в каждой из двух строк. Сравним дистих:

я неброский / я не Бродский (В. Лобанов)

и экспромЪт:

поскольку времени немного / я вкратце матом объясню (Галеня).

Конечно, сам по себе жанр ироничных четверостиший, распространяемых по большей части анонимно и массово, далеко не нов. Следы к нему тянутся еще от русского фольклора (в частности, от частушек), от классической эпиграммы, от философски-кратких хокку, от едких «гариков» И. Губермана. Пирожки пишутся по строгой схеме, из-за чего возникают обвинения в штампованности и банальности на уровне как идей, так и их художественного воплощения. Действительно, «разгуляться» интересной мысли почти что негде, однако если автору удается соединить остроумие, свежесть образов и сестру таланта, из-под его клавиатуры выходят стихотворения, которые трудно упрекнуть в паралитературности (другом недостатке этого жанра, по мнению филолога Г. Гусейнова).

Умение выразить максимально глубокую мысль максимально емко, хоть и грубовато или слишком просто с точки зрения художественных достоинств, на мой взгляд, в современной поэзии должно цениться гораздо выше, чем способность «растекаться по древу» своими модно-абсурдными сентенциями с претензиями автора на избранность и элитность.

Вокруг нас столько текста в обобщающем его понимании, что на поиск, вдумчивое прочтение и анализ авторских идей у большинства читателей не остается ни времени, ни сил, ни внимания к этому. Оттого и стали так востребованы народные пирожки и порошки, распространяемые в основном по социальным сетям. Однако есть прецеденты и выпуска печатных сборников лучших стихотворений (например, «Пирожки с буквами», изд. «Летопись», 2013 - 480 страниц, 102 автора, 1800 пирожков). Лично я не вижу в этом жанре ничего «ширпотребного», наоборот, качественный краткий и злободневный стих — это глоток свежего воздуха в обволакивающей бессмыслице гипертекста нашей жизни (от текстовой рекламы на билбордах через тысячи ежедневных постов в блогах к заваленным всевозможной, а значит, мало кому известной, литературой стеллажам в книжных гипермаркетах).

В чем упрекнуть автора (кстати, авторы стихотворений в основном анонимны или же используют сетевые псевдонимы) такого пирожка?

нет в шоколаде шоколада
давно нет мяса в колбасе
становится чуть чуть тревожно
а вдруг и в людях нет людей

Проблема фальшивого гуманизма, лицемерия и отсутствия человечности представлена одним наброском, зато таким, к которому и прибавить больше нечего. Эта проблема, конечно, из категории вечных, но кто может сказать автору, что он неправ? И кто докажет, что для того, чтобы заставить читателя задуматься над ней хоть на минуту (в тот момент, когда он ставит лайк под стишком и отправляет ссылку своему другу), нужно обязательно все усложнять? Да, пирожки не так эстетичны, как классические «большие» формы, и не так интеллектуально-экспериментальны, как современная русская поэзия, которая, по сути, записывается по большей части так же (без заглавных букв, знаков препинания) и существует без рифмы. Да, среди плевел лишь избранные зерна. Да, от них веет бытовой (низовой) поэзией. Но литература в целом всегда хотела сблизиться с народом, для которого она существует (при том, что и уход в чистое элитарное искусство оказывался недолговечным по временной шкале, и насильственное насаждение литературы в массы оборачивалось отторжением).

Я пью ты пьешь мы пьем вы пьете
спрягал глагол уныло класс
а получился о россии
рассказ
Главная фишка «порошков» — это противопоставление первых двух строк последним (что схоже со структурой русских народных частушек с их антитезой), причем последняя строка зачастую кардинально меняет смысл сюжета. Этот прием позволяет оживить повседневные темы и избитые жизненные проблемы. Тем самым порошки уходят от штампованности идей, при том парадоксально существуя в штампованном (в буквальном смысле по одному образу и подобию) жанре:

Ах залетела залетела
кричала оля два часа
пока от страха не скончалась
оса


ЭкспромЪты стали главной новинкой сетевой литературы 2014 года и еще не успели широко распространиться. По форме — это половина пирожка, по содержанию — парадокс и противопоставление, как в порошках.

раздался крик стреляй в засранца
и каждый третий лег ничком
детей цветов давно не стало
теперь лишь дети овощей

По сути, хороший, оригинальный, выражающий ясную идею экспромЪт — это новый вид афоризма. Раньше источниками крылатых выражений и остроумных афоризмов о нашей нелегкой жизни являлись любимые кинофильмы и произведения советской литературы. Однако из-за падения общего культурного уровня и засилия низкопробных образцов массовой культуры, а также огромного количества произведений, практически в одночасье ставших доступными каждому, стало сложно вычленить объединяющие носителей одного менталитета новые идиомы и цитированные выражения, понятные без контекста. Отчасти из-за этих обстоятельств стал популярным жанр экспромЪтов — афоризмов, которые пишутся ради них самих. Хотя говорить об их закреплении в устной или письменной литературе еще слишком рано, само появление экспромЪтов свидетельствует о нехватке в современной общенародной культуре меткого «острого словца».

Современные среднестатистические читатели (двадцати, тридцати лет) все реже берут в руки сборник стихов, еще реже — сборник хороших интеллектуальных стихов. Главную функцию вышеназванных новых стихотворных форм сетевой литературы я вижу в поддерживании этого традиционного для русской культуры интереса к поэзии хотя бы на минимальном (низовом) уровне и одновременно в широком распространении поэзии доступной, но не лишенной смысла. Как ими распорядится литературный процесс - покажет время.

Ирина Штырник

магистратура, I курс
о книге Светланы Алексиевич «Время секонд хэнд»
Купле-продаже не подлежат
«ШЕРСТЯНОЕ ПЛАТЬЕ, 221 300 РУБ., STELLA MCCARTNEY», «Браслет из стали с позолотой, 23 300 руб., Isabel Marant», «Туфли из замши, 36 100 руб., Casadei», «Парфюмерная вода La Petite Robe Noire, 50 мл, 5940 руб., Guerlain» - со страниц глянца с некоторым презрением на меня смотрят «богические» (как сейчас говорят) девушки. Они как будто декламируют «Хочешь быть такой же, как мы? Купи все, что на нас». Из всего этого я могу позволить себе разве что духи, и то, если не буду тратить свою студенческую стипендию месяца три.

«Кофе «Черная карта» будешь счастливой», - фоном играет телевизор. Может быть, постоянного счастья нет, потому что я пью «Нескафе»?

Я могу предугадать финал почти каждого второго воскресного фильма на телеканале «Россия». Вот этот главный герой – одинокий, молодой, красавец-олигарх обязательно женится на недалекой или не особо отличающейся красотой простушке. За своих малообеспеченных знакомых простушки почему-то в российских фильмах замуж не выходят.

Да, я из общества потребления. Я родилась в 93, и вся моя сознательная жизнь протекала под аккомпанемент многообещающей рекламы, видеоряд шикарных моделей и предсказуемых сериалов. Я не жила в СССР, не знаю, как «совок» разваливался, и мне от этого, если честно, не горячо не холодно. Меня не мотивировали лозунгами Маркса, Ленина и Сталина. Вместо идеологии «утопии» - реальные истории «успешных» людей. Учился, поступил в престижный ВУЗ, затем много заработал, смог родителям помочь, перевезти их в город побольше и получше. Мое поколение тоже приучалось к таким знакомым для советских времен понятиям, как «труд», «помощь старшим», но только другими способами.

Наверно, примерно так выглядел бы отрывок моего интервью Светлане Алексиевич для ее книги «Время секонд-хенд». Сборника эмоциональных монологов и диалогов со свидетелями старой и новой России, страны до и после перестройки.

Эта единственная книга из моего последнего «must read» списка, где нет сюжета и классического построения любого литературного произведения – завязки, кульминации, развязки. Однако книгу читаешь на одном дыхании, и что самое удобное для современных людей с клиповым мышлением, начать можно с любого места, с любой истории, которая зацепит внимание.

«Время секонд-хэнд» выдает журналистское прошлое Алексиевич. Метод работы над книгой можно назвать скорее «телевизионным», чем «газетным» (несмотря на то, что перед читателем печатный текст без картинок, а не планшет с видеосюжетами). То, как герой строит свою речь в кадре, где ставит паузы, использует сленг, профессионализмы или нецензурную лексику, характеризует его больше, чем журналист в закадровом тексте. Газетчики зачастую упрощают или переводят на литературный язык интервью своих героев. Алексиевич же не берет на себя функцию «описателя» или «переводчика», грамотно соединяет расшифровки диалогов, и вот герои как будто выступают перед нами как минимум на огромном телеэкране, как максимум – сидят прямо напротив и делятся своими невзгодами.

Критик Лев Аннинский пишет: «Светлана Алексиевич открыла новый тип психологической исповеди - это сверхпрямая речь, исторгнутая в непредсказуемом разговоре. Люди говорят без посредников. Говорят то, что чувствуют и думают. Сбиваясь, теряя нить, перебивая самих себя, но открывая удивительные подробности - «тайники» души».

В «тайниках» души большинства героев книги одно и то же. В них спрятана и злость.

«В день десантника … соберутся друзья… все, как и он, в тельняшках… Напьются в хлам! Обоссут мне все в туалете. У них что-то с головой… Мания величия: мы были на войне! Крутые! Злые как волки! Кавказцев все ненавидят и жидов. Жидов ненавидят за то, что Христа убили и дело Ленина погубили».

Жажда наказания,

«Надо, чтобы Сталин из гроба встал! Я прощу его встать из гроба! Это моя молитва … Мало он наших начальничков сажал и расстреливал. Мало! Мне их не жалко. Я хочу их слез! (Плачет).
И уныние

«Все куда-то уезжали. Спасались. Наши друзья жили в Америке. В Сан-Франциско. Позвали к себе. Сняли там маленькую квартиру. Так красиво! Тихий океан… Куда не пойдешь – везде он. Целыми днями я сидела на берегу и плакала, ничего делать не могла. Я приехала с войны, где человека могли убить за пакет молока… Идет вдоль берега старик, закатанные штанины, яркая футболка. Остановился возле меня: «Что у тебя случилось?! – «У меня на родине – война. Брат убивает брата». «Оставайся здесь». Он говорил, что океан и красота лечит.. Долго меня утешал. А я плакала. На хорошие слова у меня была одна реакция – слезы лились в три ручья, от хороших слов я плакала сильнее, чем дома от выстрелов. От крови».

Никого из них нельзя назвать счастливыми, даже успешную тридцатипятилетнюю Алису. Автор озаглавливает интервью «Об одиночестве, которое очень похоже на счастье». Действительно, только похоже, но Алиса несчастна. Она добилась всего, чего хотела: переехала из провинциального города в столицу, поступила на журфак лучшего ВУЗа страны, имела много поклонников. Но в итоге одинока, воспитывает дочь от человека, за которого не смогла выйти замуж, и зарабатывает неплохие деньги благодаря рекламному бизнесу, который не несет никакой отдушины. «Моя жизнь забита до отказа. Замуж не собираюсь…; Мой близкий друг тоже живет один и не хочет жениться, ему нравится быть одному в своем трехэтажном особняке: «Ночью спать вдвоем, а жить одному». Днем у него голова пухнет от котировок цветных металлов на Лондонской бирже. Работает он по тринадцать-пятнадцать часов в сутки. Без выходных и отпусков. Счастье? Что такое счастье? Мир изменился.. Сейчас одинокие – это успешные, счастливые люди, а не слабые или неудачники». Слова Алисы звучат правдоподобно, но почему-то все равно не вселяют доверия. Такое признание скорее успокоительное, нежели действенное лекарство под наименованием правда.
«Слабые или неудачники», которые смогли обзавестись полноценной семьей, все равно у Алексиевич получаются какими-то несчастными.

Одни – сжигают себя заживо (Александр Порфирьевич Шарпило), другие – режут вены (Тамара Суховей), третьи – бросают мужа с детьми ради зека, который никогда не выйдет из тюрьмы (Елена Раздуева).

Если честно, полное безразличие за свою жизнь, надежда на авось, безграничные слезы, которые льют герои – раздражает. Нет никакого просвета, никакой надежды. Алексиевич показывает, что такое зло, что такое плохо, но не показывает, что такое хорошо. И судя по многим отзывам на читательских форумах, это отталкивает от повторного прочтения книги.

Но это скорее не промах книги. Алексиевич еще рано называть классиком, но после присуждения ей Нобелевской премии, уж точно нельзя считать ее автором массовой литературы. Цель последней – понравиться читателю, захватить его внимание и не отпускать до хеппи энда. Классики же задаются написать книгу с какой-то важной идеей.

Основная мысль Алексиевич заключается в самом названии «Время – секонд-хенд». В нем скрыты все смыслы до и после перестроечной России. От узкого – желания купить все товары, которые были недоступны в «совке», до более широкого – мечты отказаться от прошлого в надежде получить лучшее будущее. Пусть и некоммунистическое, но тоже светлое, будущее с заполненными магазинными полками, с энергичными политиками как Горби, без сталинских лагерей и скандирования ленинских учений.

Но в итоге страна-«супермаркет» оказывается разворованной, категории – счастье, любовь, истории, судьбы – купле-продаже не подлежащими, герои-«покупатели» разочарованными.

Роман Бобылёв

магистратура, I курс
о романе Антона Понизовского «Обращение в слух»
Русские вопросы
«А мы их не слышали. Мы их перебивали, пытались их интерпретировать, объяснять. Мы жалели их. А я теперь думаю: может быть, даже не надо сразу жалеть. Чуть попозже: жалеть, возмущаться, сочувствовать — но сначала услышать. Такими, как есть. Это самое важное: не такими, как хочется, не придуманными — а такими, как есть. Просто слушать. Заставить себя замолчать».

Антон Понизовский «Обращение в слух».


Сколько уж было написано об этом романе, но, кажется, никто не подметил самого главного. Никто не сделал акцента на идее Понизовского, на его призыве. «И они обратились в слух» — так заканчивается эта книга. Почти все увидели в книге, в лучшем случае, удачный эксперимент, а в худшем — лишь «достоевщину» в плохом смысле этого слова, да размышления на тему «народа-богоносца». Нет, все это в романе, конечно, есть. И играет важную роль. Только не решающую. Автор дает возможность обратиться к нам вслух маленьким людям, обычным россиянам. Тем, кого никто и никогда не слушал. А мы, читатели, должны «обратиться в слух», внимать. И делать выводы.

Роман, в первую очередь, о тайне русской души. Хотя столько уже копий на эту тему сломали, столько всего изрекли, столько яда вылили, что для интеллигентного человека само словосочетание «тайна русской души» ассоциируется с лаптями, коромыслом, балалайками и погромами. Антон Понизовский ломает этот стереотип, доказывает своим романом, что, во-первых, говорить о русской душе можно современным языком, а во-вторых, что тайна (или загадка) русской души — более чем актуальная проблема. От ее решения зависит, как нам жить в стремительно меняющемся мире.

Что, собственно, происходит в пространстве романа? Время действия — 2010 год. Небольшая компания, собравшаяся в швейцарских Альпах, прослушивает реальные рассказы россиян о собственной жизни, чтобы помочь аспиранту Федору в научной работе. Их задача, по сути, заглянуть в потемки русской души. Кто-то увидит там лучик света, а кто-то так и останется слеп. Истории эти в массе своей печальны, подчас — душераздирающи. Как маленькая девочка вместе с больной матерью бродят по дорогам и побираются; как все родственники у женщины погибают в пьяных драках, и каждый раз — 7 ноября; как убивают отца большого семейства, напоив его метиловым спиртом; как у старушки отнимают садовый участок (местные власти решили построить на этом месте

подстанцию), а она умоляет, чтобы ей отдали хотя бы замок от сарая – уж больно хороший замок; как женщина благодарит Бога за аварию, в которой муж ее остался инвалидом; как в послевоенные годы деревенские ребятишки забрасывают камнями сына репрессированного священника…

Стоит отметить, что истории, рассказанные в романе, совершенно реальные, Понизовский их не выдумал. Примерно три четверти интервью он взял сам, а четверть историй записала психолог Татьяна Орлова.

Композиция романа проста: прослушали историю, обсудили ее. Краткие рассказы «маленьких людей» оказываются притчами, которые могут трактоваться двояко. Успешный и состоявшийся Дмитрий видит в этих историях смрад и разложение, аспирант Федор – глубину страдающей и Богом хранимой русской души. Доказательства Дмитрия, на первый взгляд, неоспоримы. Для него Россия – вечно пьяная, униженная, страдающая. Страна безнадежная, опустившаяся, страна сладострастников, воров и убийц. Идеи свои он обильно подкрепляет цитатами из Достоевского. Однако разборчивый читатель легко догадается, что все грехи, в которых Дмитрий обвиняет россиян, присущи и ему самому. Федор выглядит на его фоне Алешей Карамазовым, непорочным юношей-мыслителем, очутившемся в Альпах. Он долго слушает версии Дмитрия, не в силах ничего противопоставить железной логике оппонента. И все же формулирует свою позицию, позицию сложную:

«Вот что на самом деле несет богоносец: страдания и позор. А не знамя… Знаменем это явится в другой жизни; а в этой жизни «Я ношу язвы Господа моего на теле моем», то есть ношу страдания и позор… С потребительской точки зрения, с «у-потребительской» точки зрения — это полный абсурд. Но ведь самое-то поразительное: про себя лично любой человек это прекрасно чувствует и понимает! И ни малейшим абсурдом не кажется! Когда дело доходит до лично меня — я хочу, чтобы в любом моем унижении — внешнем — во мне продолжали видеть внутреннюю значительность: я ведь на самом деле значительный, я не пустое место… Я хочу, чтобы даже с катетером, с трубкой для кала, в любом состоянии, в пьяном, в униженном — кто-то продолжал во мне видеть, что я на самом деле прекрасен! И даже не просто я этого «хочу», а, в сущности, мне это нужно больше всего на свете. Я больше всего на свете хочу, чтобы кто-то — хоть один-единственный человек! — видел меня любящими глазами — то есть видел меня настоящим, видел во мне настоящее (как, между прочим, Федор Михайлович Достоевский видел русский народ): я хочу, чтобы кто-то смотрел на меня любящими глазами! И ведь знаете что? Всегда есть кто-то, кто смотрит такими глазами. Мой Бог на каждого смотрит такими глазами. Здесь, по эту сторону, только жена на мужа — и то не всегда посмотрит; а мой Бог на каждого человека смотрит любящими глазами…».

Можно подумать, что литературная часть романа провалилась. На фоне прозы жизни, жестокой повседневности и наших языковых реалий, утонченные разговоры кажутся надуманными. Это не совсем верно. Как бы то ни было, есть основные, проклятые «русские» вопросы, на которые мы будем отвечать, забывать ответы, избегать самих вопросов и снова их задавать. Вся российская история пронизана подобными ситуациями.

Что касается «тайны русской души». Автор не столь наивен, чтобы предлагать читателю ту или иную формулу ее разгадки. Разгадки нет, но есть очень важные, очень глубокие подходы к решению. Проговорены вещи, может быть, даже более важные, чем сама по себе эта разгадка. Например, что такое подлинная любовь, в чем заключаются прощение и понимание, можно ли воспринимать спасение и погибель в обыденной двоякой модели добро-зло, является ли посмертная судьба человека простой суммой его грехов и добродетелей, или всё сложнее.

Кому-то может показаться удивительным, но роман «Обращение в слух» - дебют почти пятидесятилетнего писателя Антона Понизовского. Начало, на мой взгляд, более чем удачное. Тем интереснее будет ждать следующих произведений от новичка!

Два мнения о романе Гузели Яхиной
«Зулейха открывает глаза»



Первая премия «Большая книга» 2015 года
Сибирская Скарлетт
Дамир Искаков
магистратура, II курс

Литературный дебют молодого автора из Казани Гузели Яхиной в жанре «женской прозы» - текстов, написанных женщинами, о женщинах и преимущественно для женщин - принес автору почетный титул юбилейного сезона национальной литературной премии «Большая книга» (и весьма солидное вознаграждение).

Историю о Зулейхе, раскулаченной и сосланной в Сибирь, можно назвать семейной сагой, поскольку написана она по истории семьи автора. Первым в роду описан самый страшный и деспотичный персонаж книги - столетняя слепая Упыриха, у которой есть реальный прототип - прабабка автора. Следующие два поколения - тридцатилетняя в начале книги Зулейха и ее сыш Юзуф - художественная выдумка, а четвертым поколением идет вполне реальный человек - автор. Он возникает вместе с закадровым текстом, когда кратко озвучивает ближайшую судьбу выбывающих из текста героев. Примерно таким голосом в «Семнадцати мгновениях весны говорилось: «Штирлиц спал, но знал, что ровно через двадцать минут он проснется».
Зеленоглазая Зулейха так и вовсе похожа на Скарлетт О'Хару времен голода и лесопилки. Их объединяет еще и обязательный «пунктик» женских романов: привлекательность, не оставляющая равнодушным ни одного мужчину. Какие уж тут неожиданные повороты сюжета, когда в каждых новых обстоятельствах найдется тот, кто спасет и защитит. В этой истории про тяготы ссыльных 2рояль в кустах» появляется слишком часто, а удачных совпадений слишком много. Как по волшебству будет в нужное время нужный доктор, долгую зимовку без теплой одежды и еды переживут практически все, а поддельные дркументы для Юзуфа возникают в единственно верный и быстро проходящий момент. И все написано так складно, что от текста не оторвешься, пока не прочитаешь.

Самой сильной оказывается первая из четырех частей романа: там, где про домострой, суеверрия, закабаление женщины, жизнь в постоянном страхе, голод, ужасающие рассказы Упырихи: «И слышишь, сынок? мы их не ели. Мы их похоронили. сами, без муллы, ночью. А что могил их нет, так у меня уже язык отсох тебе объяснять, что рем летом всех хоронили - без могил».

Жизнь глазами жертвы - вот что хорошо получилось показать. А дальше накал страстей спадает, и получается, что работать на лесоповале - легко, выжить в сырости и холоде - легко, жить ссыльным при советской власти - легко. Абсурд! На фоне таких вещей можно пропустить заниматнельный факт, что ложки в Сибири делают из ракушек, а медведя (и лося) можно убить с одного выстрела, впервые взяв в руки ружье и не представляя, где там предохранитель, курок и куда целиться.

Если воспринимать книгу «Зулейха открывает глаза» не как исторический роман, а как образец женской прозы, то многое можно списать на художественное преувеличение, дескать «так надо для замысла» - счастливого хеппи-энда. Потому что замысел в целом благой и гуманный: из забитой и покорной «мокрой курицы» главная героиня станет меткой и хладнокровной охотницей, способной постоять за себя, а главный злодей превратится в добродетельного и прекрасного принца.

Чем вам не сказка про «красавицу и чудовище»?
«Сильная женщина не плачет у окна»
Максим Кобзев
магистратура, II курс

Дебютный роман казанской писательницы Гузель Яхиной глубоко запал мне в сердце с первых же строчек. Тема раскулачивания татарских крестьян, пусть и не в такой тяжелой форме, но коснулась моей семьи по материнской линии. Поэтому история Зулейхи (неожиданно для меня) стала частью и моей истории.

Тут нет очевидных параллелей с «Тихим Доном» Шолохова, но… Оба романа были написаны достаточно молодыми литераторами о людях и событиях, которые является важной (и трагичной) частью российской истории. Обе книги «втягивают» в себя большое количество разных персонажей, обладающих яркой индивидуальностью, создают «героев нашего времени».

Героиня - маленькая, хрупкая женщина, которая с готовностью кидается на помощь другим и совершенно не ценит себя. На нее наложило глубокий след и ее воспитание, и религиозность, и традиции: «Ну же, Зулейха, мокрая курица, поторопись. Мокрой курицей – жебегян тавык – ее впервые назвала Упыриха. Зулейха не заметила, как через некоторое время и сама стала называть себя так».

Муж, свекровь, даже соседи – все находят повод укорить ее в чем-нибудь. Супруг в упор ее не замечает, а если в нем и просыпается какой-то интерес к ней, то и в этом нет никакой радости. Она не смогла детей уберечь, чего же ждать от такой бабы хорошего!

Но не зря в народе говорят, что «нет худа без добра». Если бы не раскулачивание, то суждено было бы скромной татарской женщине просидеть всю жизнь у чана с пловом и умереть от тоски, одиночества и непонимания.
Она всегда мечтала попасть в Казань… И ей это удалось. Правда цена оказалась неоправданно высокой – мужа нет, все имущество отбирают. После столицы Татарии она оказывается в Сибири среди представителей интеллигенции, монархистов и ссыльных людей, которые вынуждены валить лес – таковы методы «перевоспитания» граждан, неугодных Сталину и его окружению.

Настоящая борьба за выживание – вот на что похож сибирский быт героини. Но ее покорный характер оказывается здесь только на пользу: «Работай, Зулейха, работай. Как там мама говорила? Работа отгоняет печаль».

Гузель Яхина использует интересный прием – она пишет то от третьего лица, то от первого, позволяя читателю знать, что происходит в голове у Зулейхи. Без ее внутренних монологов и воспоминаний произведение бы очень обеднело, не дало бы полной картины происходящего.

Людмила Улицкая назвала эту книгу «любовью в аду». Но под словом «любовь» здесь подразумевается не только отношения между мужчиной и женщиной, но и между матерью и ребенком. Здесь говорится о бесконечной любви к своему делу, о чувстве привязанности к родной земле и окружающим людям.

Жанр этого произведения трудно определить – все здесь смешалось, переплелось и перепуталось. Это и не семейная сага, и не героический эпос, не производственный роман и даже не «Архипелаг ГУЛАГ» от женского лица. Яхиной удалось создать что-то свое, что-то уникальное.

Эта книга не просто очередное повествование об ужасах сталинских репрессий. Она рассказывает о судьбах, о мыслях и надеждах. Это истории любви и предательства, геройства и подлости, поиска себя и обретения мечты.

Название романа не так просто, как может показаться на первый взгляд. Да, Зулейха на самом деле открывает глаза. Но вот чьи? Только ли свои или тех, кто живет и трудится рядом с ней в нечеловеческих условиях? Быть может, что глаза открываются и у нас – простых читателей?..

Я закрываю глаза и вижу их… Зулейху, Юзуфа, художника Иконникова, калеку Авдея, врача Лейбе, рыбака и охотника Луку, Изабеллу, которая ходит в смешной шляпке, и даже Игнатова, который постоянно ведет борьбу с самим собой.

Рад, что «Большая книга» по достоинству оценила этот чудесный роман о татарской женщине с большим сердцем.

Мария Бельдюшкина

магистратура, II курс
о романе Алексея Варламова "Мысленный волк"
Вечно сбитые с пути
Книга Алексея Варламова под названием «Мысленный волк» представляет собой произведение, состоящее из двух частей. Первая часть заключает в себе жизнеописания героев, главных и второстепенных; вторая же часть книги является бесконечным потоком мыслей, выраженных в монологах и диалогах и посвящённых, по сути, одной-единственной вечной теме – «Как [правильно] обустроить Россию».

Для Алексея Варламова, в большей степени известного в качестве биографа, такого рода литературный опыт – а именно написание прозы с элементами биографий – не вполне типично. Причиной этому, возможно, явились желание автора отойти от документального жанра, равно как и попытка высказать свои мысли насчёт того, что происходило в России тогда и происходит сейчас, поместив их в исторический контекст. И такие рассуждения, звучащие из уст героев, составляют как минимум половину книги. Читатели имеют возможность понять, каковы были настроения предреволюционного времени и в чём состояли стремления русского народа – народа, испытывающего безумную страсть к свершению великих дел и самопожертвованию и совершенно не умеющему мыслить оттенками, радикально разделяющему всё на «белое» и «чёрное».

Кто же виновен в такой силе и одновременно слабости? Так называемый «мысленный волк» – нечто, сбивающее людей, даже самых праведных, с пути истинного, то, что искушает и соблазняет их. Как было отмечено одним из героев книги, никто теперь не хочет быть «мужиком», все хотят быть «господами». А «мысленный волк» как раз и обещает, что если ему последовать, то всё изменится.

В эмоционально разобщённом обществе, каким и была Россия начала XX века, он смог завлечь в свои сети всех – Императора, принявшего решение об участии своего государства в Первой мировой войне, которую оно, по пути проиграло; людей, прочитавших труды таинственного немца Нитща (в котором угадывается немецкий философ Фридрих Ницше) и потерявших свои душу и стыд, без которых русский народ не может существовать; даже девочку Улю, которая по неведомой ей самой причине следует за своей мачехой в секту.

В итоге, получив слишком много незнакомой ранее и одновременно такой притягивающей информации, русское общество того времени не смогло осознать её и как следует проанализировать. Не смог никто полностью понять и природу этого «мысленного волка», который так и хочет заполнить собой нетронутые души русского народа.

Что касается произведения в целом, то следует отметить, что персонажи и их характеры автором достаточно хорошо прописаны. В то же время их биографии кажутся несколько отрывочными; не все истории, с которыми автор знакомит читателей, перемежаются друг с другом, что, в свою очередь, не позволяет выстроить полную картину того, что же происходит в жизни героев. Кроме того, достаточно сложно проследить структуру книги, если не вчитываться в текст внимательно; из-за этого не всегда представляется возможным понять, откуда взялся тот или иной герой или почему произошло то или иное событие.

Плюс проблема заключается в том, что читателям, незнакомым со всеми личностями, которые прямо или косвенно (при помощи изменённых имени и фамилий/отдельных элементов биографий) упоминаются в данной книге, достаточно сложно продолжать чтение, не понимая, кого автор скрывает за тем или иным героем. Также некоторых читателей может отпугнуть наличие большого количества размышлений размером в несколько станиц, время от времени достаточно сложных для восприятия.

Красота простоты

о романе Бориса Екимова «Осень в Задонье»
магистратура, II курс
Анна Белякова
Я взялась за роман Бориса Екимова, уже прочитав два произведения из списка номинантов на премию «Большая книга». По итогам у меня сложилось представление, что отечественная литература 2014 года, видимо, серьезно подкачала, раз подобные творения вошли в претенденты на получение главной национальной премии. Поэтому «Осень в Задонье» мертвым грузом лежала в моём рюкзаке недели две, не вызывая никакого желания начать её читать. Собравшись с силами, я все-таки прочитала первую главу и... мне опять не понравилось. «Кто так пишет в XXI веке?», - думала я, - «Одно предложение на пять строчек, и везде сплошная инверсия». Уже дочитав до конца я узнала, что роман написал 75-летний дедушка. Так что, это я зря, ему можно. Однако, всё равно первая глава меня не заинтересовала. Ах, Дон, ах, дол, да десяток имён каких-то людей.

Проскучав ещё две главы, я узнала, что жил-был на свете Иван Басакин, работал на заводе, а потом Советская власть рухнула, и он пытался жить в новых условиях, но не очень получалось. Поэтому он постоянно вспоминал о прекрасном былом, когда «даже какашки в горшке были такие красивые, золотистые». Между воспоминаниями он работал дальнобойщиком. К языку автора я уже привыкла, читать стало легче. Но сюжет по-прежнему не находил у меня отклика.

Оказалось, еще не вечер. В жизни Ивана Басакина и его семьи назрели серьезные перемены, а вместе с ними изменилось и моё отношение к данной книге. Неожиданно бывший рабочий завода заделался скотоводом в безлюдном хуторе, на земле, где некогда жили его предки. Там он, его жена и шестилетний сын Тимоша обживаются на на новом месте, устраивают своё хозяйство и сближаются с природой. Без конфликтов, конечно, не обходится: противостояние с соседским чеченским семейством по земельным вопросам приводит к драматическому исходу.

Стиль повествования, между тем, уже полюбился, и нельзя представить, как еще можно описывать эту чудесную донскую природу, эту простую человеческую жизнь. Каждое слово и выражение на своем месте, для чего-то нужное. До мурашек пробирают описания сцен, где дети находят подземный храм или где Басакинское «поместье» оказывается под сильным ливнем.

Бесхитростные герои книги живут честно и незатейливо, друг другу помогают, зла не делают, весь день хлопочут, а когда отдыхают, поют казачьи песни. Жизнь и смерть для них естественный природный процесс, и на всё воля Божья. Какая редкость для современного общества потребления! И для современной литературы. А ведь порой полезно посмотреть на таких людей, пусть даже и на страницах книги.

Как удивительно, что «Осень в Задонье» повествует о девяностых. Об этом забываешь, как только герои переезжают из поселка на хутор. В это же время, когда из телевизоров звучали призывы к демократии и свободе слова, одна семья вернулась к крестьянской жизни. И не было им никакого дела ни до выборов президента, ни до зарубежных кинофильмов. У них свои заботы — сенокос, огород да попасы. На целый день хватает. Жизнь Ивана Басакина и его семейства легче не стала, но точно стала счастливее. Среди бесконечных хлопот на берегу могучего Дона они нашли гармонию с собой.

Дочитав роман Бориса Екимова, я посмотрела вокруг себя. В тот момент я как раз ехала в подмосковной электричке. Угрюмые, усталые люди добирались домой с работы, одни спали, другие читали, какая-то женщина жаловалась по телефону,что дорого платить за съемную квартиру. И тогда я подумала, может и правда, жизнь многих из них тоже была бы счастливее, если бы они имели возможность вернуться к земле, к труду, которым веками жили их предки?