Факультет журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова продолжает серию интервью «Профессия – военный корреспондент». Сегодняшний гость – Сергей Зенин, военный корреспондент ВГТРК.
Как вы пришли в журналистику?
Не скажу, что случайно, поскольку мама была в профессии с самого юного возраста. Вела сначала какие-то детские программы. Потом новости регионального телевидения, потом в Москве была редактором, шеф-редактором информационных программ главной редакции информации Центрального телевидения. Вот как-то и затянуло в эту профессию. Отец, человек военный, не помешал этому. Хотя была предпринята легкая попытка, но все равно околожурналистская, я изначально поступал в Военный институт иностранных языков. Но там все сложилось, кроме медкомиссии, где, наверное, нужно было кого-то срезать. И со всеми моими пятерками меня срезают из-за очень сильной аллергии, которая у меня тогда была. Это был год поступления, поэтому я... перепрыгиваю забор воинской части, где шли экзамены военного института, и бегу сюда на Моховую, где уже заканчивается творческий конкурс, и, в общем, как-то вот так вот набегу поступаю. Сам не помню как.
Почему Вы побежали именно на Моховую?
Ой, ну я ходил и в Школу юного журналиста. Я последние два, ну полтора последних класса школы, тогда была десятилетка, ходил смотреть, как работают в редакции информации в Останкино, и помогал по мере сил, и по мере того, что мне могли разрешить. Профессия была все время рядом. Мама приходила с работы, постоянно рассказывала какие-то интересные эпизоды из жизни. И все это так проникало, и, вроде как, и вариантов-то особо не было. Была попытка Военного института, но там тоже была кафедра журналистики. Военным летчиком я, к великому сожалению, не стал, как мой отец, и еще понимаю, что, может быть, имело смысл попробовать себя и в профессии врача, именно хирурга. Мне кажется, это очень нужное, важное. Понятно, что в каждой профессии есть свои проблемы, которых мы не знаем. Но, хотел бы, да, и сейчас эта профессия особенно важна в связи с тем, что происходит в зоне конфликта, на передовой. Эти люди считанные, и на этих людей все молятся, и их помощь невозможно переоценить.
Мечтали ли Вы быть военным корреспондентом в студенческие годы?
Да нет. Наверное, Каверзнев (журналист Александр Каверзнев – прим. ред) в моем представлении всегда был и остается великим журналистом-международником, который как раз работал в Афганистане. Мне было интересно об этом читать, но я не думал, что я хочу именно в эту профессию войти как военный журналист. А потом как-то судьба так сложилась, и пошло-поехало.
Почему так получилось, что в итоге Вы связали свою жизнь именно с военно-политической журналистикой?
Потому что, когда ты один раз сталкиваешься с людьми, которые говорят с тобой по-настоящему, честно и делятся самым, самым глубинным, самым сокровенным, что у них есть, ты уже без этого не можешь. Ты хочешь и остальным рассказать: вот, посмотрите какие... Какие удивительные люди вообще есть. Рядом с нами живут, а мы о них не говорим. А вот надо говорить, надо еще больше говорить.
А как Вы впервые попали в горячую точку?
Это была Чечня, 1995 год. Оказался я там просто потому, что пришел в этот день дежурить в редакцию «Вестей». Когда мне сообщили о том, что я еду в Грозный через три часа (лечу, точнее) из Чкаловского военным бортом, как-то так обрадовался. И вся эта радость она, в общем, так через край начала в ньюсруме плескать.
Какие случаи из жизни военного корреспондента навсегда останутся в вашей памяти?
Есть такое у военных, ну, и у военкоров тоже есть. Следят за этим правилом. Если собираются за столом и за столом не только чай, а это, возможно, далеко-далеко от передовой, потому что на передовой жестко сухой закон. И вот третий тост произносится за тех, кого с нами нет. И раньше он произносился... Ты мог за минуту... Прокрутить в голове и произнести про себя имена всех, кого ты потерял. Вот ты знаешь солдат, офицеров, каких-то мирных... Ты знаешь эпизоды конкретные. И вот ты помнишь этих людей, ты с ними общался, а завтра уже ты не можешь с ними общаться. А сейчас это просто невозможно. Мы там для того, чтобы как можно меньше было, в том числе вот этих жутких потерь.
С какими этическими дилеммами сталкивались во время освещения военных конфликтов?
Я не буду показывать тела погибших бойцов. Война – это очень грязная вещь. Но там есть огромное количество светлых пятен. Светлых людей. Честных, смелых, настоящих. Вот их надо показывать. Там есть мирные жители. Вот она (мирная жительница – прим. ред.) возьмёт какое-то лукошко с огурцами и бойцам его отнесёт. Не потому, что она их боится, а потому что ей хочется вот этих молодых мальчишек чем-то накормить из сада. Яблоки какие-то дать, ещё что-то. Она весь мир обнять готова, эта бабушка.
А какие трудности возникают при взаимодействии с военными и с мирными жителями в зоне боевого конфликта?
У вас в соседней квартире делают ремонт с использованием десяти каких-нибудь перфораторов и отбойных молотков в течение трёх месяцев. Круглосуточно. И вам некому пожаловаться. Вы никак не можете их остановить. Они просто узурпировали это право – делать ремонт круглосуточно в течение трёх месяцев. Так что вас трясёт. Ну, это первый этап. А второй этап – это когда это ещё угрожает вашей жизни. Каждую секунду. Постоянный обстрел. Постоянная эта сыпящаяся штукатурка. А нужно же спать человеку. Человеку нужно ещё выйти что-нибудь купить поесть, если он живёт не в частном доме, где можно что-то выкопать с прошлого года, допустим, или спуститься в подвал и взять, как они на юге говорят, закруток. А если этой возможности нет, то ты должен куда-то пойти, где-то эти продукты купить. И это тоже под обстрелом. И эта зачумлённость такая, понимаете... Мне надо воды пойти набрать, и я всё равно пойду и наберу. Да и пусть падает. И тут появляется журналист и говорит – ну, как вам тут, бабушка?
И что ты у меня хочешь узнать? Ты б вот здесь побыл, говорит она. Но потом день, два, три проходит, ты уже можешь поговорить с этими людьми чуть-чуть поспокойнее, узнать судьбу каждого. А главное – узнать, чем им помочь. Чем им помочь?
Как вы справляетесь с ежедневным стрессом, связанным с работой в зоне военного конфликта, где журналисты рискуют и жизнью, и здоровьем?
Много общаемся после съемки. К друзьям едем после того, как материал сделал. Там, в Донецке... Да и здесь тоже. Здесь реже получается. А там, в Донецке иногда бывает, выбираемся рыбу половить. Там очень много классных прудов. У них это называется ставок. Очень много ставков, где рыба. По понятным причинам непопулярное сейчас это занятие. Ну, мы можем себе позволить даже там, где-то недалеко от передовой рыбку половить. Успокаивает. В баню ходим каждый понедельник. Но выбрали такое место, чтобы совсем не расслабляться. Оно находилось между нашими позициями и украинскими. Полуостров такой нашей мирной донецкой территории. И через эту баню постоянно снаряды летали. Но она сделана настолько от души – там все руками отполировано, удивительная атмосфера доброты и этого пара русского в этой бане. Скидываешь с себя какую-то ненужную лишнюю раздражительность и эмоцию, вот эту плохую эмоцию. Ну а все остальное копится, никуда ты это не денешь, никак от этого не освободишься. Может быть, надо что-то написать, какую-то книжку. Я не готов к этому, потому что я считаю, что это колоссальная ответственность. Когда-то, может, соберусь и может быть, вот там весь свой стресс как раз и оставлю. Вполне возможно. Потому что когда на бумагу это ложится, то уже, вроде как, свободен.
Как вам кажется, как изменилась профессия работы военного корреспондента за последние годы?
Мы сейчас военкоры образца Великой Отечественной. Вот абсолютно. Не сомневаюсь. Многим как-то стеснительно, не говорят об этом. Но я говорю откровенно, что, если придется взять в руки автомат, я его возьму. И меня никакие хартии не останавливают. Потому что это война за Родину. Вот мы работаем, наши бойцы. Мы как (давайте называть вещи своими именами) пропагандисты, да? Мы все за Родину. Да, воюем мы все. Кто-то с микрофоном, кто-то с автоматом. На других войнах табу есть в этом смысле. Я никогда до Донбасса и даже до СВО не брал в руки оружие. Боевики или военные, сирийские, чеченские, ливанские, иракские, любые военные люди – они могли быть рядом, но оружие я не брал в руки никогда, даже для фото.
Здесь другая история, и в этом смысле совесть наша будет, мне кажется, чиста. Без сомнения. Как изменилась профессия, я вам сказал, а как изменилась работа? Работа стала намного жестче. Если в Чечне чеченский боевик или российский снайпер видел, что человек идет с камерой, это была гарантия того, что в твою сторону ничего никогда не прилетит. Ты мог идти в открытую по проспекту Победы, когда там были перестрелки, в рамках разумного, конечно. А если на Украине ты надеваешь бронежилет и на нем ты оставляешь наклейку «Пресса», ну, считай привет. То есть, ты мишень, если не номер раз, то мишень на уровне офицера. Прям сладкая мишень для врага. Вот как изменилось.
Какова роль военного журналиста в современном мире?
Да Бог его знает. Это, наверное, миру судить о том, какая у вас роль. Мы делаем просто свою работу по мере силы, по мере умения. Я не знаю, какая роль, но я надеюсь, что она высокая и большая. Надеюсь, что мы приносим пользу. И польза она в том, чтобы наши ребята на передовой уважали себя. И в том, чтобы люди здесь, в мирной жизни, понимали, что это самые лучшие представители нашего нынешнего поколения. Самые лучшие кладут там свои жизни. Готовы принести себя в жертву. Ради нас. Это суперважно, мне кажется.
Какими качествами должен обладать военный журналист?
Абсолютно теми самыми качествами, которыми обладает человек, работающий в Государственной Думе. Или работающий в сфере сельского хозяйства. Понятно, что куда тебя отправят, туда ты и едешь. Профессия в этом смысле немножко изменилась. Человек приезжает дежурить, и он отвечает за информационное обеспечение как журналист. Он отвечает за этот день по всем направлениям.
Профессия военкора — это мужская профессия или женщины тоже могут достигнуть высот на этом поприще?
Я считаю, что это, с одной стороны, дикий сексизм говорить, что там женщинам делать нечего. Это совершенно неправильно. Да, вспомните ту же Лену Масюк и современных военных журналисток – Ольгу Курлаеву, Ирину Куксенкову… Речь о том, что риск колоссальный, и будущее страны, оно за женщинами, а не за мужчинами, как ни крути. Нас надо меньше для продолжения рода. Поэтому, если уж хочется, если не представляешь себя без этой профессии, кто остановит?
Какие советы вы можете дать начинающим журналистам, которые хотят стать военными корреспондентами?
Стараться учиться на чужих ошибках. Цена своей ошибки может быть жизнью или тяжким увечьем. Вооружение все технологичнее, все тяжелее. Человек на войне для противника – это мишень. Никакой жалости. Никакой пощады. И поэтому удары, которые наносятся, они страшные. И, конечно же, нужно изучать опыт других по возможности, чтобы, не дай Бог, на каких-то элементарных вещах не споткнуться. Это очень важно.
Если это телевизионный журналист, он работает не один – ты должен думать о своих коллегах. И как бы тебе не хотелось «выпендриться», простите, ты должен подумать сначала о том, чем это может закончиться для всех – для вас и, прежде всего, для них. Ты без них ноль.
Нельзя искушать судьбу. Я сегодня каску не надену – она натирает. Ничего, помажь потом зеленкой. Нельзя ее снимать. Вот военные заставляют бронежилет надевать, а я схитрю, я оттуда плиту достану: вроде, выглядит так же, но зато мне легко, мне хорошо… Нельзя этого делать. Всё это обязательно нужно соблюдать. Защита обязательна. Медицина обязательна. Курсы медицины - 100%.
Что бы Вы пожелали действующим военным корреспондентам?
Я могу пожелать удачи. Такой огромной-огромной удачи. Чтобы всегда вас, ребят, каким-то куполом накрывало. Чтобы Господь вас берег. Мы все молодцы, мы все стараемся, все работаем. Удачи, удачи, удачи, удачи! Берегите себя. Чтобы дома вас ждали, и чтобы вы домой всегда возвращались целыми и невредимыми.
Полную версию интервью смотрите по ссылке https://vk.com/wall-77818600_2685