Текст: Артём Колядко
В рамках Всероссийского фестиваля науки NAUKA 0+ в Фундаментальной библиотеке МГУ прошла лекция известного российского физика, первого заместителя министра по науке и высшему образованию Григория Трубникова «Проекты мегасайенс – интернациональные магниты интеллекта».
©Карина Кикичева / Журналист Online
Что такое проекты мегасайенс и зачем они нужны? По словам Григория Трубникова, это прорывные проекты, нацеленные на создание того, чего в мировой истории до сих пор не существовало. Это масштаб и магнит для интеллекта – десятки стран и десятки тысяч людей. Любой ученый, который участвует в таких проектах, подтягивает свой профессиональный уровень. К тому же это долгоиграющий проект – минимум на сорок лет.
Свое выступление Григорий Трубников начал с исторического экскурса: древних обсерваторий, которые являются прародителями современных проектов класса мегасайенс. Лектор упомянул Гозекский круг (Саксония, Германия), обсерваторию индейцев майя Эль-Караколь (современный Белиз) и обсерваторию Улугбека в Самарканде.
Григорий Владимирович отметил, что современная наука невозможна без приборов, позволяющих проводить точные расчеты. По его словам, 1608 год стал одним из важнейших в развитии науки: голландский очковый мастер Иоанн Липперсгей собрал первую в мире оптическую трубу (телескоп). А уже в 1609 году Галилей нашел научное применение данному прибору: использовал его для изучения звездного неба. Лектор упомянул суммирующую машину Блеза Паскаля как одно из определяющих изобретений в области математики.
Среди изобретений и экспериментов XIX–XX веков Григорий Трубников выделил следующие: первый компьютер «Марк 1», нобелевская премия Резерфорда за исследования в области распада элементов в химии радиоактивных веществ, рентгеновская трубка, установка Энрико Ферми, эксперимент мадам Ву.
В 1940-х годах стали возникать первые крупные научные центры для решения масштабных задач – настоящие установки класса мегасайенс. По словам Григория Владимировича, только ведущие государства могли себе позволить создать крупный институт, где могли бы работать тысячи ученых. Одна из приоритетных целей ученых была национальная безопасность.
Однако после Второй Мировой войны к мировым лидерам пришло понимание, что военные проекты класса мегасайенс могут закончится летально. Поэтому начали создаваться открытые центры класса мегасайенс, в которых принимали участие ученые со всего мира. Финансовых и человеческих ресурсов отдельных государств (даже таких сверхдержав, как СССР и США) стало не хватать, чтобы осуществить действительно амбициозные проекты. Первыми такими крупными проектами мегасайенс стало открытие лаборатории в Женеве в 1954 году (лаборатория ЦЕРН) и в СССР в 1956 году в Дубне.
©Карина Кикичева / Журналист Online
Более 10 тысяч ученых задействованы в этом проекте из более чем 100 стран. Большой адронный коллайдер предназначен для разгона протонов и тяжелых ионов (ионов свинца) — это поможет приоткрыть тайну образования Вселенной и понять структуру материи. Интересно, что первый проект коллайдера был предложен группой советских ученых под руководством академика Герша Будкера в Новосибирске в 1950-х годах.
Важную часть коллайдера составляют приборы — ускорители элементарных частиц. Григорий Трубников подчеркнул, что 30% нобелевских премий по физике так или иначе связано с ускорителями. Где же используются эти приборы, помимо большого андронного коллайдера? Медицина (лучевая терапия), хирургия, производство микросхем и микрочипов, стерилизация инструментов (одноразовая вата, шприцы), продление сроков хранения сельхозпродукции, экология (фильтры в дымовых трубах заводов) — это далеко не полный список сфер, где ускорители играют определяющее значение.
Сейчас в мире существует несколько мегапроектов: международный IceCube в Антарктиде, Байкальский гигатонный детектор в России, детектор в Средиземном море, радиотелескоп (обсерватория) Пьера Оже в Аргентине и Европейская Южная обсерватория в Чили.
Григорий Владимирович также выделил основные проекты класса мегасайенс, в которых участвует Россия: термоядерный реактор ITER во Франции, европейский электронный лазер SPEL, большой адронный коллайдер, европейский центр синхротронного излучения в Гренобле, европейский центр по исследованию ионов и антипротонов в Германии (FAIR).
«Участие — это значит финансирование плюс привлечение отечественных научных групп и коллабораций», — подметил важную деталь спикер. И добавил: «Доля финансового участия России в этих проектах составляет от 3 до 27 процентов, а это миллионы долларов».
Говоря о развитии науки в России, лектор упомянул о восьми основных мегапроектах:
©Карина Кикичева / Журналист Online
После лекции Григорий Трубников ответил на вопросы «Журналиста Online».
– В одном из своих интервью вы говорили, что в нашей науке не хватает умов и рук. Под многие проекты выделяются деньги, но зачастую не хватает кадров. Как вы видите решение этой проблемы?
– Голов не хватает. Рук тоже не хватает. Государство должно настойчиво решать задачу по созданию крупных проектов на своей территории. Только действительно амбициозные проекты с гарантией их реализации, с гарантией их сооружения смогут привлечь таланты со всего мира. Вот для реализации всех крупных проектов, которые объявлены, анонсированы либо создаются, абсолютно точно я вам гарантирую, не хватит существующего населения, даже с учетом бурного роста населения Китая, Индии, Африки. Поэтому переманивать можно сейчас интересными задачами.
По-настоящему серьезного ученого вы привлечете тремя вещами. Я бы их так расставил в порядке приоритета. Первое – это амбициозные задачи, где он может себя реализовать и стать нобелевским лауреатом. Это означает, что он будет делать что-то, что до него в мире никто не делал. Вторая вещь – это условия для проведения исследований. То есть это современное оборудование, упрощенные режимы получения визы, пересечения границы, заказа материалов, реактивов и так далее. Это важнейшая вещь, потому что сейчас народ соревнуется (да и не только сейчас – это и в восьмидесятые годы было) буквально на часы и даже на минуты. Крайне важно, кто первый опубликует, какая из групп, из коллабораций первой успеет опубликовать на archive.org результаты работы. Иногда речь действительно идет о часах, поэтому качественные, комфортные условия для проведения исследований – это очень важно. Необходимо, чтобы у тебя все было под рукой, чтобы было максимально автоматизировано, оцифровано.
А третья вещь, конечно, социальные условия. Ученые – это часть общества. У них есть семьи, у них есть дети. Ученым надо больше концентрироваться на задачах научных, а вопросы детских садов, школ, зарплат у исследователей не должны занимать больше 50 % их времени. То государство, которое преуспеет в балансе этих трех вещей, однозначно выиграет.
– Вы сами из Дубны. В прошлогоднем интервью «Ъ» («Коммерсанту») вы говорили, что планируется запуск строительства жилищных блоков в Дубне. Насколько этот проект реализуется?
– Программа строительства жилья для молодых специалистов продолжается. Она, конечно, не отвечает тем запросам, которые есть сейчас в обществе. То есть там вводятся десятки квартир в год, а нужны сотни. Но есть вопросы финансовых возможностей. Я считаю, что более активную роль должны играть регионы и субъекты федерации. У нас довольно много регионов, которые являются донорами, где есть крупная индустрия, где есть огромные бюджетные доходы: Тюмень, ЯНАО, Татарстан, Башкирия и так далее. Москва та же или Санкт-Петербург. Если эти регионы хотят «приземлять» у себя хорошие, интересные, амбициозные проекты, создавать установки, новые институты – они должны больше внимания уделять жилищному фонду и социальной инфраструктуре. Тогда общими силами все это можно будет решить. Жилья никогда не будет хватать. Зарплаты всегда будет недостаточно. А потом, на мой взгляд, в рамках нацпроекта есть несколько интересных инициатив – это научно-образовательные центры (НОЦ), которые будут создаваться по стране. Вот эти проекты – класса мегасайенс. За них идет сейчас агрессивная борьба между регионами. Я честно вам признаюсь: я каждую неделю встречаюсь с губернаторами, которые говорят: «Мы хотим у себя разместить проект класса мегасаейнс». Но чтобы дать, нужно соответствовать уровню. Нужно создавать проекты под задачи, которые никто не решал, не повторять кого-то. Регионы могли бы играть более активную роль. И сейчас они уже это делают: например, регионы-доноры, о которых я упоминал, говорят: «Не нужно нам никакого финансирования, мы будем бороться за статус. Мы хотим у себя такой проект, мы хотим у себя такой центр, мы хотим у себя такой институт». Мы готовы приводить индустрию, мы готовы создавать социальные условия приезжающим людям. Мы в правительстве через инструменты научно-образовательной политики точно будем помогать и способствовать процессу, который бы аккуратно, деликатно, умно связывал территориально нашу страну и переносил баланс из Москвы и Санкт-Петербурга в провинцию. Поэтому регионам, вплоть до Дальнего Востока, надо создать преференции, чтобы люди не все в Москву стремились. Много проблем с этим фактором связано. Самые высокие баллы ЕГЭ на поступление в московских вузах. Все, кто получает наивысший балл ЕГЭ в регионах, стремятся в Москву. Соответственно есть отток из регионов. А ребята в столице с высокими, но не наивысшими результатами (80-90 баллов) остаются в Москве и идут на платное образование. А могли бы ехать в регионы. Но для этого надо создать условия.
– Вы говорили про преференции для Дальнего Востока. А как обстоит дело с бизнесом? 36% финансирования науки – это бизнес. В той же Америке – это порядка 60 %. Как вы сами считаете, наука должна финансироваться больше государством или частным сектором?
– Наука должна финансироваться и государством, и частным сектором. Идеальный баланс – это 50/50. То есть паритет, если мы говорим про весь сектор исследований и разработок: фундаментальный, поисковый, ориентированный, прикладной, НИОКР (Научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы). Что надо для этого делать? Бизнес со стороны государства должен иметь как рекомендации, так и директивы (некоторые настойчивые рекомендации о том, чтобы больше создавать НИОКР-подразделений, чтобы больше вкладывать в высшее образование, чтобы разделять ответственность по созданию инфраструктурных проектов региона). Но бизнес, на мой взгляд, и так несет большую социальную нагрузку в стране, особенно за Уралом. Мы говорим о крупных компаниях, которые мы ругаем за то, что они не финансируют науку. Они на самом деле несут колоссальную социальную нагрузку. Я считаю, к ним не надо предъявлять какие-то претензии. В той или иной ситуации надо разбираться в деталях. Но тем не менее общий тренд в государстве должен быть: бизнес и через мягкие, и через настойчивые рекомендации должен вкладываться в отечественные исследования и разработки. Это вопрос пресловутого импортозамещения и национальной безопасности. Не в смысле военной, а в смысле индустриальной самодостатоности: по разработке лекарств, по агропрому, по медицине. Это большая государственная задача. Но я хочу сказать, что и наука не должна предъявлять претензии к государству: «Мол, вы заставляйте бизнес...» Наука тоже должна перестраиваться. Если институт, коллектив, человек говорит, что занимается приоритетным направлением в исследовании, то он должен слушать и слышать заказы индустрии, государства, бизнеса, экономики, а не заниматься тем, что интересно только ему. Может быть, он делает что-то очень хорошо уже 50 лет, только это никому не надо. Но вот в этом деле он колоссальный специалист. Вот эти коллективы, команды надо затачивать под приоритетные проекты. Другими словами, это реорганизация. Она должна проводиться государством умно. Например, в Китае, Индии вот такие реформирования министерств, академии наук, различных фондов проводятся в очень жесткой форме каждые 3-4 года. Без этого тоже невозможно. Не может наука существовать отдельно от запросов и заказов государства.
- Какой регион станет первой площадкой, где будут реализованы научно-образовательные центры?
- Сейчас у нас есть заявки от пары десятков регионов. По планам должно быть создано не менее пятнадцати. А в 2019 году мы хотим не менее пяти таких научно-образовательных центров (НОЦ) создать. Но есть действительно реальная конкуренция. Где-то, где будет совсем высокая конкуренция или надо будет действовать методами комплементарности (взаимного сотрудничества), НОЦ могут быть межрегиональными. Это когда два или три региона объединяются вокруг нескольких тематик и крупных индустриальных задач и подтягивают в разной степени свои университеты и институты.
- Кто принимает решения о финансировании проектов мегасайенс в России?
- Решение принимает РАН. Она сейчас по указу Президента России главный экспертный орган. Мы сейчас там организовали экспертную группу, в которой участвует и министерство, и РосАтом, и РАН. И у нас сейчас около 25 заявок на проекты класса мегасайенс (или крупные проекты, близкие по статусу к мегасайенс). Раньше от РАН нам [в министерство науки и высшего образования РФ – прим. ред.] приходило 95% хороших проектов c просьбой поддержать. То есть никто не соотносил ни экономические, ни кадровые возможности. В этот раз из 24 проектов РАН поддержала только три. И это очень хороший тренд. Академия сказала: «Остальные проекты хорошие, но они не прорывные, не класса мегасайенс». Но те, которые действительно прорывные – академия действительно поддержала.
