Алексей Козырев, заместитель декана философского факультета МГУ, провел лекцию на фестивале NAUKA 0+, в рамках которой рассказал о таком понятии, как «Надежда», приводя определения различных мировых философов и писателей.
©pixabay.com
Алексей Козырев – заместитель декана философского факультета МГУ, доцент и кандидат философских наук, провел лекцию в онлайн-формате, в которой дал определение понятию «Надежда» и привел его трактовку различными мировыми писателями и философами.
Первым, кого упомянул Козырев, был немецкий философ Иммануил Кант. «На что я могу надеяться?» - этот вопрос Кант часто задавал в своих критических работах. По его мнению, как людям не надоедает мир, жизнь кажется несправедливой, они все-таки надеются, что все будет хорошо.
Другим философом, затрагивающим понятие «Надежда», является Бенедикт Спиноза. Он связал между собой понятия «Страх» и «Надежда». Он дал такое определение: «Надежда – это непостоянное удовольствие, возникающее из идеи будущего или прошедшей вещи, в которой мы до некоторой степени сомневаемся». «Страх – это постоянное неудовольствие, возникающее из идеи будущего или прошедшей вещи, в которой мы до некоторой степени сомневаемся». Ни на что не надеяться, ничего не бояться, потому что, когда мы начинаем бояться, страшиться – надежда пропадает, и пропадает вера в завтрашний день. Между страхом и надеждой если только одна частичка «не». Когда мы надеемся, такое ли ж удовольствие испытываем от предмета надежды?
Надежда в христианской культуре созидается уже более 2000 лет после Рождества Христова и приписывается к трем кардинальным добродетелям.
Античность также знала надежду, но не ставила ее так высоко, как христианская культура. Античные философы понимали, что надежда – это про будущее, это то, что зависит не от самих людей, а от случая. Если бы это зависело от человека, то он не надеялся бы, а он бы просто делал, прокладывал путь, старался, стремился к успеху, а не надеялся бы на халяву. Надежда возникает там, где результат не обеспечен на 100 процентов.
В романтической культуре надежда приобретает какое-то особо звучание, потому что романтизм, который следует за просвещением, возвращается к тому, что просвещение называло предрассудками. Предрассудки – это то, что нельзя доказать рационально. Например, Бытие Бога доказать нельзя, значит это предрассудок. Надежда – это тоже удивительная вещь, которую нельзя формализовать, нельзя записать в формулу, из которой мы можем получить положительный результат. Надежда алогична и амеханична. Поступая нравственно, я надеюсь на Бога. Если мы не верим в Бога, мы должны отказаться от всякой надежды? Потому что, когда мы употребляем это слово, значит мы надеемся на кого-то. На друга, на помощника, на товарища и т.д. Источником нашей надежды могут быть совершенно разные антологические сущности.
Один из философов, писавших о надежде – это Лев Шестов. «Надо научиться жить в неизвестности», – говорил он. «Для этого надо отложить все догматические истины. Надо отказаться от мировоззрений, потому что они не помогают, а мешают быть мобильным, приспосабливаться к ситуации». Когда Шестов оставляет все мировоззрения, здесь остается вопрос – чем заменить эту твердую почву суждений? Тут появляется надежда, обращение к Богу. Надежда движима смирением, а не гордыней. В то же время надежда, несмотря на смиренность, не является чем-то посильным. Это нечто, что поддерживает действие и устремляет его в полет.
Мишель Монтень, протестантский теолог, обращался к надежде с точки зрения особого религиозного понятия «Керигмы» – то, что устремлено к будущему. То, что должно прийти. Он перенес понятие «Надежда» в социальную плоскость. Нам нечего ждать от Бога, мы должны своими руками построить разумное общество на земле, поэтому надежда - это основа социально-исторического действия. «Надежда – это то, что переносит нас в сферу политического, а не теологического».
